Неточные совпадения
На другой день, в 11 часов утра, Вронский выехал на
станцию Петербургской железной дороги встречать мать, и первое лицо, попавшееся ему на ступеньках большой лестницы, был Облонский, ожидавший с этим же
поездом сестру.
Девушка взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский взял под руку мать; но когда они уже выходили из вагона, вдруг несколько человек с испуганными лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник
станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное. Народ от
поезда бежал назад.
Сидя на звездообразном диване в ожидании
поезда, она, с отвращением глядя на входивших и выходивших (все они были противны ей), думала то о том, как она приедет на
станцию, напишет ему записку и что̀ она напишет ему, то о том, как он теперь жалуется матери (не понимая ее страданий) на свое положение, и как она войдет в комнату, и что она скажет ему.
Когда
поезд подошел к
станции, Анна вышла в толпе других пассажиров и, как от прокаженных, сторонясь от них, остановилась на платформе, стараясь вспомнить, зачем она сюда приехала и что намерена была делать.
Приближение
поезда всё более и более обозначалось движением приготовлений на
станции, беганьем артельщиков, появлением жандармов и служащих и подъездом встречающих. Сквозь морозный пар виднелись рабочие в полушубках, в мягких валеных сапогах, переходившие через рельсы загибающихся путей. Слышался свист паровика на дальних рельсах и передвижение чего-то тяжелого.
Вечером, я только ушла к себе, мне моя Мери говорит, что на
станции дама бросилась под
поезд.
Лошади подбежали к вокзалу маленькой
станции, Косарев, получив на чай, быстро погнал их куда-то во тьму, в мелкий, почти бесшумный дождь, и через десяток минут Самгин раздевался в пустом купе второго класса, посматривая в окно, где сквозь мокрую тьму летели злые огни, освещая на минуту черные кучи деревьев и крыши изб, похожие на крышки огромных гробов. Проплыла стена фабрики, десятки красных окон оскалились, точно зубы, и показалось, что это от них в шум
поезда вторгается лязгающий звук.
Клим Иванович плохо спал ночь,
поезд из Петрограда шел медленно, с препятствиями, долго стоял на
станциях, почти на каждой толпились солдаты, бабы, мохнатые старики, отвратительно визжали гармошки, завывали песни, — звучал дробный стук пляски, и в окна купе заглядывали бородатые рожи запасных солдат.
Когда
поезд подошел к одной из маленьких
станций, в купе вошли двое штатских и жандармский вахмистр, он посмотрел на пассажиров желтыми глазами и сиплым голосом больного приказал...
А когда
поезд проходил мимо
станции, он, взглянув в окно, сказал с явным удовольствием...
В буфете, занятом офицерами, маленький старичок-официант, бритый, с лицом католического монаха, нашел Самгину место в углу за столом, прикрытым лавровым деревом, две трети стола были заняты колонками тарелок, на свободном пространстве поставил прибор; делая это, он сказал, что
поезд в Ригу опаздывает и неизвестно, когда придет,
станция загромождена эшелонами сибирских солдат, спешно отправляемых на фронт, задержали два санитарных
поезда в Петроград.
Солдаты исчезли, на перроне остались красноголовая фигура начальника
станции и большой бородатый жандарм, из багажного вагона прыгали и падали неуклюжие мешки, все совершалось очень быстро, вьюга толкнула
поезд, загремели сцепления вагонов, завизжали рельсы.
— И ночью, перед тем, как
поезд остановился между
станциями, не слышали шума около вашей двери?
Выпил сербский сражатель, и они поехали на
станцию железной дороги, с
поездом которой старушкин должник и его дама должны были уехать.
Тетушки ждали Нехлюдова, просили его заехать, но он телеграфировал, что не может, потому что должен быть в Петербурге к сроку. Когда Катюша узнала это, она решила пойти на
станцию, чтобы увидать его.
Поезд проходил ночью, в 2 часа. Катюша уложила спать барышень и, подговорив с собою девочку, кухаркину дочь Машку, надела старые ботинки, накрылась платком, подобралась и побежала на
станцию.
В поле, под ногами, не было видно дороги, а в лесу было черно, как в печи, и Катюша, хотя и знала хорошо дорогу, сбилась с нее в лесу и дошла до маленькой
станции, на которой
поезд стоял 3 минуты, не загодя, как она надеялась, а после второго звонка.
Вокруг этой кучки тотчас же образовался круг любопытных и подобострастных перед богатством людей: начальник
станции в красной фуражке, жандарм, всегда присутствующая летом при прибытии
поездов худощавая девица в русском костюме с бусами, телеграфист и пассажиры: мужчины и женщины.
Наконец загремел вдали
поезд, снявшийся со
станции.
И вот решено было отправиться с вечера за версту от
станции, чтобы
поезд, снявшись со
станции, успел уже совсем разбежаться.
Тогда Захаров объяснил ему, зачем он приехал. Дерсу тотчас стал собираться. Переночевали они в Анучине и наутро отправились обратно. 13 июня я закончил свои работы и распрощался с Хабаровском. На
станции Ипполитовка Захаров и Дерсу прожили четверо суток, затем по моей телеграмме вышли к
поезду и сели в наш вагон.
На
станцию Корфовская
поезд пришел почти в сумерки.
Гаев(сильно смущен, боится заплакать).
Поезд…
станция… Круазе в середину, белого дуплетом в угол…
Лопахин. На дворе октябрь, а солнечно и тихо, как летом. Строиться хорошо. (Поглядев на часы в дверь.) Господа, имейте в виду, до
поезда осталось всего сорок шесть минут! Значит, через двадцать минут на
станцию ехать. Поторапливайтесь.
Лопахин. На сколько же это опоздал
поезд? Часа на два по крайней мере. (Зевает и потягивается.) Я-то хорош, какого дурака свалял! Нарочно приехал сюда, чтобы на
станции встретить, и вдруг проспал… Сидя уснул. Досада… Хоть бы ты меня разбудила.
— Ах! Что вы, Маргарита Ивановна! Уж раз я сказал, то это верно, как в государственном банке. Послушайте, Лазер, — обратился он к бородатому, — сейчас будет
станция. Купите барышням разных бутербродов, каких они пожелают.
Поезд стоит двадцать пять минут
—
Станция Александровская!
поезд стоит десять минут! — провозглашает кондуктор.
Бьет час; слышится сигнальный свист;
поезд близко.
Станция приходит в движение: поднимается шум, беготня, суета. В моих ушах, словно перекрестный огонь, раздаются всевозможные приветствия и поощрения. Дурак! разиня! простофиля! фалалей! Наконец, я добираюсь до вагона 2-го класса и бросаюсь на первую порожнюю скамью, в надежде уснуть.
Между тем
поезд замедляет ход; мы приближаемся к
станции.
Проходило восемь минут. Звенел звонок, свистел паровоз, и сияющий
поезд отходил от
станции. Торопливо тушились огни на перроне и в буфете. Сразу наступали темные будни. И Ромашов всегда подолгу с тихой, мечтательной грустью следил за красным фонариком, который плавно раскачивался, сзади последнего вагона, уходя во мрак ночи и становясь едва заметной искоркой.
Со странным очарованием, взволнованно следил он, как к
станции, стремительно выскочив из-за поворота, подлетал на всех парах этот
поезд, состоявший всего из пяти новеньких, блестящих вагонов, как быстро росли и разгорались его огненные глаза, бросавшие вперед себя на рельсы светлые пятна, и как он, уже готовый проскочить
станцию, мгновенно, с шипением и грохотом, останавливался — «точно великан, ухватившийся с разбега за скалу», — думал Ромашов.
Я собрался мигом, но момент отъезда был выбран не совсем удачно. Кёльнский
поезд выходил из Парижа вечером; сверху сыпалось что-то похожее на пашу петербургскую изморозь, туман стлался по бульварам и улицам, и, в довершение всего, платформа железнодорожной
станции была до крайности скудно освещена. Все это, вместе взятое и осложненное перспективами дорожных неудобств, наводило уныние и тоску.
В октябре 1888 года по Москве разнесся слух о крушении царского
поезда около
станции Борки. Говорили смутно о злостном покушении. Москва волновалась. Потом из газет стало известно, что катастрофа чудом обошлась без жертв. Повсюду служились молебны, и на всех углах ругали вслух инженеров с подрядчиками. Наконец пришли вести, что Москва ждет в гости царя и царскую семью: они приедут поклониться древним русским святыням.
Ехать в
поезде было невесело. Жара страшная.
Станции пусты и провоняли донельзя карболкой.
Я хотел уехать с почтовым
поездом, —
станция была рядом, — но он оставил меня ночевать и много-много рассказывал из донской старины. По его просьбе я раза три прочел ему поэму и обещал ее прислать.
В июле я выехал на Дон. За Воронежем уже стала чувствоваться холера. Наш почти пустой скорый
поезд встречал по пути и перегонял на
станциях санитарные
поезда с окрашенными в белую краску вагонами, которые своим видом наводили панику. Здесь на них не обращали внимания, но на глухих
станциях мне не раз приходилось слышать...
Как бы то ни было, но я решительно уклонился от осмотра бежецких достопримечательностей и убедил Глумова прямо отправиться на
станцию железной дороги, с тем чтобы с первым же
поездом уехать в Петербург. Однако ж и на этот раз случилось обстоятельство, которое удержало нас в прежней фантастической обстановке.
Стулья на этот раз усиленно застучали. В зале произошло общее движение. Дорожный телеграф дал знать, что
поезд выехал с соседней
станции и через двадцать минут будет в Бежецке. В то же время в залу ворвалась кучка новых пассажиров. Поднялась обычная дорожная суета. Спешили брать билеты, закусывали, выпивали. Стыд — скрылся. Мы с Глумовым простились с Редедей и выбежали на платформу. Как вдруг мой слух поразил разговор.
Он чувствовал, что жизнь начинает мчаться мимо, как
поезд, на который он не успел вскочить вовремя, заболтавшись на
станции.
А
поезд летел, и звон, мерный, печальный, оглашал то спящие ущелья, то долины, то улицы небольших городов, то
станции, где рельсы скрещивались, как паутина, где, шумя, как ветер в непогоду, пролетали такие же
поезда, по всем направлениям, с таким же звоном, ровным и печальным.
Быстрее ворочались колеса на какой-то близкой
станции, и уже пронесся
поезд, шумя, как ветер в бору перед дождливым утром.
Но он спал, когда
поезд остановился на довольно продолжительное время у небольшой
станции. Невдалеке от вокзала, среди вырубки, виднелись здания из свежесрубленного леса. На платформе царствовало необычайное оживление: выгружали земледельческие машины и камень, слышалась беготня и громкие крики на странном горловом жаргоне. Пассажиры-американцы с любопытством выглядывали в окна, находя, по-видимому, что эти люди суетятся гораздо больше, чем бы следовало при данных обстоятельствах.
Дик Дикинсон прислушался: к
станции подходил
поезд. Судья посмотрел на Джона своими острыми глазами и сказал...
Стоило некоторым людям, участникам и неучастникам этого дела, свободным от внушения, еще тогда, когда только готовились к этому делу, смело высказывать свое негодование перед совершившимися в других местах истязаниями и отвращение и презрение к людям, участвовавшим в них, стоило в настоящем тульском деле некоторым лицам выразить нежелание участвовать в нем, стоило проезжавшей барыне и другим лицам тут же на
станции высказать тем, которые ехали в этом
поезде, свое негодование перед совершаемым ими делом, стоило одному из полковых командиров, от которых требовались части войск для усмирения, высказать свое мнение, что военные не могут быть палачами, и благодаря этим и некоторым другим, кажущимся неважными частным воздействиям на людей, находящихся под внушением, дело приняло совсем другой оборот, и войска, приехав на место, не совершили истязаний, а только срубили лес и отдали его помещику.
В семь часов вечера помпадур, усталый и измученный, оставил нас, чтобы заехать в свою квартиру и переодеться. В девять мы собрались на
станции железной дороги в ожидании
поезда. В 9 1 /2 помпадур наскоро перецеловал нас, выпил прощальный бокал и уселся в вагон. Через минуту паровоз свистнул, и помпадур вместе со всем
поездом потонул во мраке!..
На платформе раздался продолжительный звонок, возвещавший отход
поезда с ближайшей
станции. Между инженерами произошло смятение. Андрей Ильич наблюдал из своего угла с насмешкой на губах, как одна и та же трусливая мысль мгновенно овладела этими двадцатью с лишком человеками, как их лица вдруг стали серьезными и озабоченными, руки невольным быстрым движением прошлись по пуговицам сюртуков, по галстукам и фуражкам, глаза обратились в сторону звонка. Скоро в зале никого не осталось.
Вспоминая подробности только что потушенного бабьего бунта и громко смеясь, Квашнин сел в вагон. Через три минуты
поезд вышел со
станции. Кучерам было приказано ехать прямо на Бешеную балку, потому что назад предполагалось возвратиться на лошадях, с факелами.
На большой
станции, часу в одиннадцатом, оба вышли и поужинали. Когда
поезд пошел дальше, Панауров снял пальто и свой картузик и сел рядом с Юлией.
Весь мокрый, голодный, я вскочил на площадку отходившего товарного
поезда и благополучно ехал всю ночь, только, подъезжая к
станции, соскакивал на ходу, уходил вперед и, когда
поезд двигался, снова садился.
По всей линии были уже положены шпалы и рельсы и ходили служебные
поезда, возившие строительный материал и рабочих, и задержка была только за мостами, которые строил Должиков, да кое-где не были еще готовы
станции.
Трагик сидит у стола. Потом человек. С платформы слышны голоса: «
Станция. Город Бряхимов,
поезд стоит двадцать минут, буфет»; «Бря — химов!
Поезд стоит двадцать минут, буфет».